ГЛАВА 21	CHAPTA 21	CHAPTER 21.
ПОЛЁТ	FLAISA	FLIGHT
Невидима и свободна! Невидима и свободна!	Buvidibile e libre! Buvidibile e libre!	Invisible and free! Invisible and free!
Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом.	Al he traflai swa-ney gata-ki, Margarita geti inu otre-la kel krosi un-ney pa rekte angula.	After flying down her own lane, Margarita got into another that crossed the first at right angles.
Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила, что, даже будучи совершенно свободной и невидимой, все же и в наслаждении нужно быть хоть немного благоразумной.	Den sey mucholok lati-ney, shma-repari-ney, kurve e longe gata-ki, kun oblikuifen dwar de naftadukan wo oni vendi kerosin pa maga e den likwa kontra parasita in flakon, ela traflai it pa un momenta e dan samaji ke, iven al bi ga libre e buvidibile, treba ya bi vaika idyen rasum-ney in juisa.	This patched up, darned, crooked and long lane, with the lopsided door of a kerosene shop where they sold paraffin by the cup and liquid against parasites in flacons, she cut across in an instant, and here she realized that, even while completely free and invisible, she still had to be at least somewhat reasonable in her pleasure.
Только каким то чудом затормозившись, она не разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу.	Sol por koy mirakla ela pai breki e bu krushifi pa morta kontra lao inklinen fanus pa angula.	Having slowed down only by some miracle, she just missed smashing herself to death against an old lopsided street light at the corner.
Увернувшись от него, Маргарита покрепче сжала щетку и полетела помедленнее, вглядываясь в электрические провода и вывески, висящие поперек тротуара.	Afte eludi it, ela teni-presi brum pyu fortem e flai pyu lentem, al kan-atenti elektre tel e jaopay kel pendi traversen pedidao.	Dodging it, Margarita clutched the broom tighter and flew more slowly, studying the electric wires and the street signs hanging across the sidewalk.
Третий переулок вел прямо к Арбату.	Tri-ney gata-ki dukti rek a Arbat.	The third lane led straight to the Arbat.
Здесь Маргарита совершенно освоилась с управлением щеткой, поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук или ног и что, летя над городом, нужно быть очень внимательной и не очень буйствовать.	Nau Margarita ga abyasi a brum-ruling, ela samaji ke it obedi iven tanike tacha de handas o gambas e ke, al flai sobre urba, treba fai atenta e bu fai josha tro.	Here Margarita became fully accustomed to controlling the broom, realized that it obeyed the slightest touch of her hands and legs, and that, flying over the city, she had to be very attentive and not act up too much.
Кроме того, совершенно ясно стало уже в переулке, что прохожие летунью не видят.	Krome to, fa ga klare yo in gata-ki ke pasijenta bu vidi flaierina.	Besides, in the lane it had already become abundantly clear that passers-by did not see the lady flier.
Никто не задирал головы, не кричал «Гляди, гляди!», не шарахался в сторону, не визжал и не падал в обморок, диким смехом не хохотал.	Nulwan kan uupar, nulwan krai “Kan! Kan!”, nulwan fa-pushi a taraf, skwili o dekonsi, nulwan lwo in pumbe rida.	No one threw his head back, shouted 'Look! Look!' or dashed aside, no one shrieked, swooned or guffawed with wild laughter.
Маргарита летела беззвучно, очень медленно и невысоко, примерно на уровне второго этажа.	Margarita zai flai sinshum-nem, ga lentem e bugao, sirke pa nivel de dwa-ney etaja.	Margarita flew noiselessly, very slowly, and not high up, approximately on second-floor level.
Но и при медленном лете, у самого выхода на ослепительно освещенный Арбат, она немного промахнулась и плечом ударилась о какой то освещенный диск, на котором была нарисована стрела.	Bat i al lente flaing, yus pa chusa a blindisi-shem lumisen Arbat, ela idyen mistrefi e fa-darbi bay plecha kontra koy lumisen diska kun flecha rasmen on it.	But even with this slow flying, just at the entrance to the dazzlingly lit Arbat she misjudged slightly and struck her shoulder against some illuminated disc with an arrow on it.
Это рассердило Маргариту.	Se irisi Margarita.	This angered Margarita.
Она осадила послушную щетку, отлетела в сторону, а потом, бросившись на диск внезапно, концом щетки разбила его вдребезги.	Ela stopi dosile brum, flai idyen a taraf, e poy, al fa-lansi an diska turan, bay brum-nok rasrupti it inu mil pes.	She reined in the obedient broom, flew a little aside, and then, suddenly hurling herself at the disc with the butt of the broom, smashed it to smithereens.
Посыпались с грохотом осколки, прохожие шарахнулись, где то засвистели, а Маргарита, совершив этот ненужный поступок, расхохоталась.	Splintas pluvi on arda kun guruha, pasijenta fa-pushi a taraf, koylok oni en-wisli, e Margarita, afte zwo sey buniden akta, lwo in ridi.	Bits of glass rained down with a crash, passers-by shied away, a whistle came from somewhere, and Margarita, having accomplished this unnecessary act, burst out laughing.
«На Арбате надо быть еще поосторожнее, – подумала Маргарита, – тут столько напутано всего, что и не разберешься».	«Pa Arbat treba chauki yoshi pyu, - Margarita dumi. – Hir es ya tanglika, oni apena duyfu».	'On the Arbat I must be more careful,' thought Margarita, 'everything's in such a snarl here, you can't figure it out.'
Она принялась нырять между проводами.	Ela begin plunji-plunji inter tel.	She began dodging between the wires.
Под Маргаритой плыли крыши троллейбусов, автобусов и легковых машин, а по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок.	Sub Margarita zai floti da rufmenga de bus, trolebus e auto, e along pedidaos, kom sembli a ela fon sobre, zai floti da kepa-rivas.	Beneath Margarita floated the roofs of buses, trams and cars, and along the sidewalks, as it seemed to Margarita from above, floated rivers of caps.
От этих рек отделялись ручейки и вливались в огненные пасти ночных магазинов.	Hir e dar fon sey rivas zai separi rucheys e flui inu agnilik muh de nocha-ney dukan.	From these rivers little streams branched off and flowed into the flaming maws of night-time shops.
«Э, какое месиво! – сердито подумала Маргарита, – тут повернуться нельзя».	“Es ya kasha! – Margarita dumi vexem. – Hir oni apena mog muvi”.	'Eh, what a mess!' Margarita thought angrily. 'You can't even turn around here.'
Она пересекла Арбат, поднялась повыше, к четвертым этажам, и мимо ослепительно сияющих трубок на угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами.	Ela krosi Arbat, uuparifi idyen, til char-ney etaja, e pas blindisi-shem yarke tubas on teatra pa angula ela floti inu tange gata-ki do gao domes.	She crossed the Arbat, rose higher, to fourth-floor level, and, past the dazzlingly bright tubes on the theatre building at the corner, floated into a narrow lane with tall buildings.
Все окна были открыты, и всюду слышалась в окнах радиомузыка.	Oli winda es ofnen, e kadalok fa-audi radio-musika.	All the windows in them were open, and everywhere radio music came from the windows.
Из любопытства Маргарита заглянула в одно из них.	Por jigyas Margarita kan inu un winda.	Out of curiosity, Margarita peeked into one of them.
Увидела кухню.	Ela vidi kukishamba.	She saw a kitchen.
Два примуса ревели на плите, возле них стояли две женщины с ложками в руках и переругивались.	Dwa primus zai brai on forna, dwa gina zai stan bli li e kwereli.	Two primuses were roaring on the range, and next to them stood two women with spoons in their hands, squabbling.
– Свет надо тушить за собой в уборной, вот что я вам скажу, Пелагея Петровна, – говорила та женщина, перед которой была кастрюля с какой то снедью, от которой валил пар, – а то мы на выселение на вас подадим!	- Treba mah-of luma in tualet afte swa, se hi me shwo a yu, Pelageya Petrovna, - shwo gina kel stan bifoo un kukipot kun koy vapori-she chia, - otrem nu fai petision om yur dehabitisa.	'You should turn the toilet light off after you, that's what I'm telling you, Pelageya Petrovna,' said the woman before whom there was a pot with some sort of eatables steaming in it, 'or else we'll apply to have you evicted.'
– Сами вы хороши, – отвечала другая.	- Yu selfa fai gaf, - otre gina jawabi.	You're a good one yourself,' the other woman answered.
– Обе вы хороши, – звучно сказала Маргарита, переваливаясь через подоконник в кухню.	- Yu ambi fai gaf! – Margarita shwo sonorem al geti inu kukishamba sobre winda-planka.	`You're both good ones,' Margarita said loudly, clambering over the window-sill into the kitchen.
Обе ссорящиеся повернулись на голос и замерли с грязными ложками в руках.	Ambi kwereli-sha turni versu vos e stonifi, al gande chiza in handa.	The two quarrelling women turned towards the voice and froze with their dirty spoons in their hands.
Маргарита осторожно протянула руку между ними, повернула краны в обоих примусах и потушила их.	Margarita kuydem extendi handa inter li, turni kran de ambi primus e tushi li.	Margarita carefully reached out between them, turned the knobs of both primuses, and extinguished them.
Женщины охнули и открыли рты.	Ginas fai ah e ofni muh.	The women gasped and opened their mouths.
Но Маргарита уже соскучилась в кухне и вылетела в переулок.	Bat Margarita yo fa-enoi in kukishamba e flai inu gata-ki.	But Margarita was already bored with the kitchen and flew out into the lane.
В конце его ее внимание привлекла роскошная громада восьмиэтажного, видимо, только что построенного дома.	Pa fin de it ela vidi un magnifike gro-bildura de ot-etaja-ney, evidentem yus bilden dom, e ela fai atenta an it.	Her attention was attracted by the magnificent hulk of an eight-storeyed, obviously just-constructed building at the end of it.
Маргарита пошла вниз и, приземлившись, увидела, что фасад дома выложен черным мрамором, что двери широкие, что за стеклом их виднеется фуражка с золотым галуном и пуговицы швейцара и что над дверьми золотом выведена надпись:	Margarita nichifi e, al he landi, vidi ke fasada de dom es kovren bay swate marmar, ke dwar es chaure, ke baken dwar-glas fa-vidi uniforma-ney kepa kun golde tasma e butones de dwaryuan, e ke sobre dwar ye skribitura:	Margarita dropped down and, alighting, saw that the facade of the building was covered in black marble, that the doors were wide, that behind their glass could be glimpsed a doorman's buttons and peaked cap with gold braid, and that over the door there was a gold inscription:
«Дом Драмлита».	“Dom de Dramlit”.	'Dramlit House'.
Маргарита щурилась на надпись, соображая, что бы могло означать слово «Драмлит».	Margarita tangisi okos an skribitura, al trai samaji kwo hi worda “Dramlit” wud mog maini.	Margarita squinted at the inscription, trying to figure out what the word 'Dramlit' might mean.
Взяв щетку под мышку, Маргарита вошла в подъезд, толкнув дверью удивленного швейцара, и увидела рядом с лифтом на стене черную громадную доску, а на ней выписанные белыми буквами номера квартир и фамилии жильцов.	Margarita pren brum sub bracha e zin dom, al pushi bay dwar den astonen dwaryuan. Pa mur bli lifter ela vidi un gro-gran swate tabula, on kel pa blan letra es listen numer de flat e familianam de habiter.	Taking her broom under her arm, Margarita walked into the lobby, shoving the surprised doorman with the door, and saw on the wall beside the elevator a huge black board and on it, written in white letters, apartment numbers and tenants' names.
Венчающая список надпись «Дом драматурга и литератора» заставила Маргариту испустить хищный задушенный вопль.	Titla «Dom de Dramer e Literater» sobre lista mah Margarita fai un ferose tufi-ney skwila.	The heading `House of Dramatists and Literary Workers' above the list provoked a suppressed predatory scream in Margarita.
Поднявшись в воздух повыше, она жадно начала читать фамилии: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников, Латунский…	Al uuparifi in aira ela begin avidem lekti nam: Hustov, Dwabratnik, Kwant, Beskudnikov, Latunski...	Rising in the air, she greedily began to read the last names: Khustov, Dvubratsky, Quant, Beskudnikov, Latunsky...
– Латунский! – завизжала Маргарита. – Латунский! Да ведь это же он! Это он погубил мастера.	- Latunski! – skwili Margarita. – Latunski! Es ta hi! Ta hi tabahisi master.	'Latunsky!' shrieked Margarita. 'Latunsky! Why, he's the one ...' he's the one who ruined the master!'
Швейцар у дверей, выкатив глаза и даже подпрыгивая от удивления, глядел на черную доску, стараясь понять такое чудо: почему это завизжал внезапно список жильцов.	Dwaryuan pa zinsa, al fai gro-okos e iven al idyen salti-salti por astona, zai kan an swate tabula, trai-yen samaji sey diva: way lista de habiter turan skwili?	The doorman at the entrance, even hopping with astonishment, his eyes rolled out, gazed at the black board, trying to understand the marvel: why was the list of tenants suddenly shrieking?
А Маргарита в это время уже поднималась стремительно вверх по лестнице, повторяя в каком то упоении:	E Margarita pa toy taim yo zai flai kway uupar sulam, al repeti pa koy extas:	But by that time Margarita was already going impetuously up the stairs, repeating in some sort of rapture:
– Латунский – восемьдесят четыре! Латунский – восемьдесят четыре…	- Latunski – otshi-char! Latunski – otshi-char!	'Latunsky - eighty-four... Latunsky - eighty-four...'
Вот налево – 82, направо – 83, еще выше, налево – 84.	Walaa a lefta – 82, a desna – 83, yoshi uupar, a lefta – 84.	Here to the left - 82, to the right - 85, further up, to the left - 84!
Вот и карточка – «О. Латунский».	Hir! Walaa nam-tabula: “O.Latunski”.	Here! And the name plate - 'O. Latunsky'.
Маргарита соскочила со щетки, и разгоряченные ее подошвы приятно охладила каменная площадка.	Margarita salti fon brum, e elay garmifen suolas senti priate lengitaa de ston-ney sulam-plana.	Margarita jumped off the broom, and her hot soles felt the pleasant coolness of the stone landing.
Маргарита позвонила раз, другой.	Margarita baji un ves, dwa-ney ves.	Margarita rang once, twice.
Но никто не открывал.	Bat nulwan ofni.	But no one opened.
Маргарита стала сильнее жать кнопку и сама слышала трезвон, который поднялся в квартире Латунского.	Margarita begin presi buton pyu fortem e ela selfa audi toy baji-bajing kel en-ye in flat de Latunski.	Margarita began to push the button harder and could hear the jangling it set off in Latunsky's apartment.
Да, по гроб жизни должен быть благодарен покойному Берлиозу обитатель квартиры № 84 в восьмом этаже за то, что председатель МАССОЛИТа попал под трамвай, и за то, что траурное заседание назначили как раз на этот вечер.	Ya, til fin de suy jiva habiter de flat 84 in ot-ney etaja mus fai danka a bu pyu jive Berlios por to ke presider de Massolit geti sub tram e ke traur-ney asembla es aranji-ney yus pa sey aksham.	Yes, to his dying day the inhabitant of apartment no.84 on the eighth floor should be grateful to the late Berlioz, chairman of Massolit, for having fallen under a tram-car, and that the memorial gathering had been appointed precisely for that evening.
Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу!	Sub fortune stara kritiker Latunski bin janmen. It salvi ta fon mita kun Margarita kel he bikam jadugina in sey venudi.	The critic Latunsky was born under a lucky star - it saved him from meeting Margarita, who that Friday became a witch.
Никто не открывал.	Nulwan ofni dwar.	No one opened the door.
Тогда во весь мах Маргарита понеслась вниз, отсчитывая этажи, долетела донизу, вырвалась на улицу и, глядя вверх, отсчитала и проверила этажи снаружи, соображая, какие именно окна квартиры Латунского.	Dan pa fule kwaytaa Margarita flai nich al konti etaja, ateni nicha, ek-chu dwar e, al kan uupar, konti-cheki windas fon ausen, zai-samaji-yen, kwel hi winda es la de Latunski flat.	Then Margarita raced down at full swing, counting the floors, reached the bottom, burst out the door and, looking up, counted and checked the floors from outside, guessing which precisely were the windows of Latunsky's apartment.
Несомненно, что это были пять темных окон на углу здания, в восьмом этаже.	Sin duba es pet tume winda pa angula de bildura, pa ot-ney etaja.	Undoubtedly they were the five dark windows at the corner of the building on the eighth floor.
Уверившись в этом, Маргарита поднялась в воздухе и через несколько секунд сквозь открытое окно входила в неосвещенную комнату, в которой серебрилась только узенькая дорожка от луны.	Al he mah swa serte om to, Margarita uuparifi in aira, e afte kelke sekunda tra ofnen winda yo zai zin bulumisen shamba in kel argentefai sol tange luna-kamina.	Convinced of it, Margarita rose into the air and in a few seconds was stepping through an open window into an unlit room, where only a narrow path from the moon shone silver.
По ней пробежала Маргарита, нашарила выключатель.	Margarita lopi along it e palpi-findi swicher.	Margarita ran down it, felt for the switch.
Через минуту вся квартира была освещена.	Afte un minuta ol flat es lumisen.	A moment later the whole apartment was lit up.
Щетка стояла в углу.	Brum zai stan in angula.	The broom stood in a corner.
Удостоверившись, что дома никого нету, Маргарита открыла дверь на лестницу и проверила, тут ли карточка.	Al he mah swa serte ke nulwan es pa dom, Margarita ofni dwar a sulam e cheki ob nam-tabula es hir.	After making sure that no one was home, Margarita opened the door to the stairs and checked whether the name plate was there.
Карточка была на месте, Маргарита попала туда, куда нужно было.	Nam-tabula es pa swa-ney plasa. Margarita he geti adar wo treba.	The name plate was in place. Margarita was where she wanted to be.
Да, говорят, что и до сих пор критик Латунский бледнеет, вспоминая этот страшный вечер, и до сих пор с благоговением произносит имя Берлиоза.	Ya, oni shwo ke til nau kritiker Latunski palifi al remembi toy terible aksham, e til nau ta pronunsi nam de Berlios kun mahaba.	Yes, they say that to this day the critic Latunsky rums pale remembering that terrible evening, and to this day he utters the name of Berlioz with veneration.
Совершенно неизвестно, какою темной и гнусной уголовщиной ознаменовался бы этот вечер, – по возвращении из кухни Маргариты в руках у нее оказался тяжелый молоток.	Es totem bujan-ney, kwel dashat-ney e gande krimen wud mog eventi pa toy aksham. Al returni fon kukishamba, Margarita hev in handas den grave hamra.	It is totally unknown what dark and vile criminal job would have marked this evening - returning from the kitchen, Margarita had a heavy hammer in her hands.

Нагая и невидимая летунья сдерживала и уговаривала себя, руки ее тряслись от нетерпения.	Nude e buvidibile flaierina zai reteni e shwofu swa, elay handas tremi por nosabra.	Naked and invisible, the lady flier tried to control and talk sense into herself; her hands trembled with impatience.
Внимательно прицелившись, Маргарита ударила по клавишам рояля, и по всей квартире пронесся первый жалобный вой.	Al fai gola kuydem, Margarita ek-hamri an klavatot de piano, e tra ol flat suoni da un-ney plaki-she wula.	Taking careful aim, Margarita struck at the keys of the grand piano, and a first plaintive wail passed all through the apartment.
Исступленно кричал ни в чем не повинный беккеровский кабинетный инструмент.	Pagalem zai krai da ga nokulpe Bekker-ney salon-ney musikatul.	Becker's drawing-room instrument, not guilty of anything, cried out frenziedly.
Клавиши на нем провалились, костяные накладки летели во все стороны. Инструмент гудел, выл, скрипел, звенел.	It-ney klavas zai rupti-lwo, mafil-ney platas-ki rasflai a oli taraf. Musikatul zai gudi, wuli, skriki, skwili.	Its keys caved in, ivory veneer flew in all directions. The instrument howled, wailed, rasped and jangled.
Со звуком револьверного выстрела лопнула под ударом молотка верхняя полированная дека.	Kun suon de pistola-shuta, uupare poliren suonplanka ek-bangi sub hamra-darba.	With the noise of a pistol shot, the polished upper soundboard split under a hammer blow.
Тяжело дыша, Маргарита рвала и мяла молотком струны.	Al spiri gro, Margarita bay hamra zai tori e myati syen.	Breathing hard, Margarita tore and mangled the strings with the hammer.
Наконец, уставши, отвалилась, бухнулась в кресло, чтобы отдышаться.	Pa fin, al fatigi, ela kwiti se e lwo inu brachastula, dabe rifai spira.	Finally getting tired, she left off and flopped into an armchair to catch her breath.
В ванной страшно гудела вода и в кухне тоже.	Akwa zai brai teriblem in banishamba, e in kukishamba toshi.	Water was roaring terribly in the bathroom, and in the kitchen as well.
«Кажется, уже полилось на пол», – подумала Маргарита и добавила вслух:	“Semblem yo en-flui on poda”, - dumi Margarita e adi lautem:	'Seems it's already overflowing on the floor...' Margarita thought, and added aloud:
– Однако рассиживаться нечего.	- Yedoh bu gai sidi bumangem.	'No point sitting around, however.'
Из кухни в коридор уже бежал поток.	Strom yo zai lopi fon kukishamba inu koridor.	The stream was already running from the kitchen into the corridor.
Шлепая босыми ногами в воде, Маргарита ведрами носила из кухни воду в кабинет критика и выливала ее в ящики письменного стола.	Al pleski pa akwa bay nude pedas, Margarita zai porti dalwas kun akwa fon kukishamba inu gunshamba de kritiker e liti akwa inu tiriboxa de skribitabla.	Splashing barefoot through the water, Margarita carried buckets of water from the kitchen to the critic's study and emptied them into his desk drawers.
Потом, разломав молотком двери шкафа в этом же кабинете, бросилась в спальню.	Poy, afte krushisi bay hamra den lemar-dwar in same gunshamba, ela fa-lansi inu somnishamba.	Then, after smashing the door of the bookcase in the same study with her hammer, she rushed to the bedroom.
Разбив зеркальный шкаф, она вытащила из него костюм критика и утопила его в ванне.	Ela rasrupti mira-ney lemar, pren kostum de kritiker fon it e mah-droni it in banipen.	Shattering the mirror on the wardrobe, she took out the critic's dress suit and drowned it in the tub.
Полную чернильницу чернил, захваченную в кабинете, она вылила в пышно взбитую двуспальную кровать в спальне.	Den gran tintadan kun tinta, kunpren-ney in gunshamba, ela liti on luxem puhlisen dwaplase kama in somnishamba.	A large bottle of ink, picked up in the study, she poured over the luxuriously plumped-up double bed.
Разрушение, которое она производила, доставляло ей жгучее наслаждение, но при этом ей все время казалось, что результаты получаются какие то мизерные.	Destrukta ke ela zwo, it fai agude juisa a ela, yedoh oltaim sembli a ela ke resulta es koykomo gro-syao.	The devastation she wrought afforded her a burning pleasure, and yet it seemed to her all the while that the results came out somehow meagre.
Поэтому она стала делать что попало.	Also ela begin zwo kwo unkwe lai a kapa.	Therefore she started doing whatever came along.
Она била вазоны с фикусами в той комнате, где был рояль.	Ela rupti-rupti pot kun fikus in shamba kun piano.	She smashed pots of ficus in the room with the grand piano.
Не докончив этого, возвращалась в спальню и кухонным ножом резала простыни, била застекленные фотографии.	Al bu he finzwo to, ela returni a somnishamba e bay kukisikin kati-kati kamatuh, rupti-rupti glas-ney foto.	Before finishing that, she went back to the bedroom, slashed the sheets with a kitchen knife, and broke the glass on the framed photographs.
Усталости она не чувствовала, и только пот тек по ней ручьями.	Ela bu senti fatiga, sol sudor liti pa ela gro.	She felt no fatigue, only the sweat poured from her in streams.
В это время в квартире № 82, под квартирой Латунского, домработница драматурга Кванта пила чай в кухне, недоумевая по поводу того, что сверху доносится какой то грохот, беготня и звон.	Al sey taim in flat numer 82, sub Latunski-ney flat, domgina de dramer Kwant zai pi chay in kukishamba, perplexen bay guruha, loping e baji-bajing fon sobre.	Just then, in apartment no.82, below Latunsky's apartment, the housekeeper of the dramatist Quant was having tea in the kitchen, perplexed by the clatter, running and jangling coming from above.
Подняв голову к потолку, она вдруг увидела, что он на глазах у нее меняет свой белый цвет на какой то мертвенно синеватый.	Al lifti fas versu tavan, ela turan vidi ke it zai shanji it-ney blan kolor a koy mortem blu la.	Raising her head towards the ceiling, she suddenly saw it changing colour before her eyes from white to some deathly blue.
Пятно расширялось на глазах, и вдруг на нем набухли капли.	Spota zai chaurifi vidi-nem, e turan en-puhli gutas on it.	The spot was widening right in front of her and drops suddenly swelled out on it.
Минуты две сидела домработница, дивясь такому явлению, пока, наконец, из потолка не пошел настоящий дождь и не застучал по полу.	Duran para minuta domgina zai sidi al divi an sey fenomen, til ke pa fin reale pluva en-tuki pa poda.	For about two minutes the housekeeper sat marvelling at this phenomenon, until finally a real rain began to fall from the ceiling, drumming on the floor.
Тут она вскочила, подставила под струи таз, что нисколько не помогло, так как дождь расширился и стал заливать и газовую плиту, и стол с посудой.	Nau ela en-stan pa salta e pon un pen sub strom, lo kel ga bu helpi, bikos pluva expansi e en-trefi i gas-forna, i tabla kun bartan.	Here she jumped up, put a bowl under the stream, which did not help at all, because the rain expanded and began pouring down on the gas stove and the table with dishes.
Тогда, вскрикнув, домработница Кванта побежала из квартиры на лестницу, и тотчас же в квартире Латунского начались звонки.	Dan, al ek-krai, domgina de Kwant lopi fon flat a sulam, e sun in Latunski-ney flat en-ye baja pa dwar.	Then, crying out, Quant's housekeeper ran from the apartment to the stairs and at once the bell started ringing in Latunsky's apartment.
– Ну, зазвонили, пора собираться, – сказала Маргарита.	- Wel, oni en-baji, taim fo fa-wek, - Margarita shwo.	Well, they're ringing ... Time to be off,' said Margarita.
Она села на щетку, прислушиваясь к тому, как женский голос кричит в скважину двери:	Ela en-sidi on brum, slu-yen komo gina-ney vos zai krai tra klefdun:	She sat on the broom, listening to the female voice shouting through the keyhole:
– Откройте, откройте! Дуся, открой! У вас, что ли, вода течет? Нас залило.	- Ofni ba, ofni ba! Dusya, ofni! She yu ku akwa zai flui? Nu es inunden.	'Open up, open up! Dusya, open the door! Is your water overflowing, or what? We're being flooded!'
Маргарита поднялась на метр вверх и ударила по люстре.	Margarita uuparifi pa un metra e ek-darbi lustra.	Margarita rose up about a metre and hit the chandelier.
Две лампочки разорвало, и во все стороны полетели подвески.	Dwa lampa bangi, e pendika rasflai a oli taraf.	Two bulbs popped and pendants flew in all directions.
Крики в скважине прекратились, на лестнице послышался топот.	Kraisa in klefdun stopi, e fa-audi tomping pa sulam.	The shouting through the keyhole stopped, stomping was heard on the stairs.
Маргарита выплыла в окно, оказалась снаружи окна, размахнулась несильно и молотком ударила в стекло.	Margarita floti inu winda, geti ausen, ek-mavi hamra bufortem e darbi glas bay it.	Margarita floated through the window, found herself outside it, swung lightly and hit the glass with the hammer.
Оно всхлипнуло, и по облицованной мрамором стене каскадом побежали вниз осколки.	Glas ek-plaki, e splintas en-lwo nich marmar-kuten mur.	The pane sobbed, and splinters went cascading down the marble-faced wall.
Маргарита поехала к следующему окну.	Margarita floti a sekwe winda.	Margarita flew to the next window.
Далеко внизу забегали люди по тротуару, из двух стоявших у подъезда машин одна загудела и отъехала.	Dalem nichen jenta en-lopi pa pedidao, un de dwa auto parken bli zindwar en-gudi e raki wek.	Far below, people began running about on the sidewalk, one of the two cars parked by the entrance honked and drove off.
Покончив с окнами Латунского, Маргарита поплыла к соседней квартире.	Al he befini windas de Latunski, Margarita floti a visin-ney flat.	Having finished with Latunsky's windows, Margarita floated to the neighbour's apartment.
Удары стали чаще, переулок наполнился звоном и грохотом.	Darbas fa pyu ofte, den gata-ki fulisi baji-bajing e guruha.	The blows became more frequent, the lane was filled with crashing and jingling.
Из первого подъезда выбежал швейцар, поглядел вверх, немного поколебался, очевидно, не сообразив сразу, что ему предпринять, всунул в рот свисток и бешено засвистел.	Dwaryuan lopi aus un-ney zindwar, kan uupar, hesiti idyen, evidentem bu samaji-yen kwo treba zwo, poy sovi wislika inu muh e en-wisli furia-nem.	The doorman ran out of the main entrance, looked up, hesitated a moment, evidently not grasping at first what he ought to undertake, put the whistle to his lips, and started whistling furiously.
С особым азартом под этот свист рассадив последнее окно на восьмом этаже, Маргарита спустилась к седьмому и начала крушить стекла в нем.	Al sey wisling Margarita kun osobe sagarmitaa raskrushi laste winda pa ot-ney etaja, desendi a sem-ney la e begin rupti winda in it.	To the sound of this whistle, Margarita, with particular passion, demolished the last window on the eighth floor, dropped down to the seventh, and started smashing the windows there.
Измученный долгим бездельем за зеркальными дверями подъезда, швейцар вкладывал в свист всю душу, причем точно следовал за Маргаритой, как бы аккомпанируя ей.	Fatigen bay longe bumanga baken glas-dwar de zinsa, dwaryuan zai pon ol suy atma in wisling, sekwi-yen Margarita exaktem, kwasi akompani-yen.	Weary of his prolonged idleness behind the glass doors of the entrance, the doorman put his whole soul into his whistling, following Margarita precisely as if he were her accompanist.
В паузах, когда она перелетала от окна к окну, он набирал духу, а при каждом ударе Маргариты, надув щеки, заливался, буравя ночной воздух до самого неба.	In kada pausa, wen ela flai fon un winda a otre, ta fai inuspira, e al kada darba de Margarita ta gro-wisli al infli wangas, bori-yen nocha-aira til skay.	In the pauses as she flew from window to window, he would draw his breath, and at each of Margarita's strokes, he would puff out his cheeks and dissolve in whistling, drilling the night air right up to the sky.
Его усилия, в соединении с усилиями разъяренной Маргариты, дали большие результаты.	Ta-ney efortas, pa hunta kun efortas de furia-ney Margarita, fai gro-resulta.	His efforts, combined with the efforts of the infuriated Margarita, yielded great results.
В доме шла паника.	Dom sta pa panika.	There was panic in the house.
Целые еще стекла распахивались, в них появлялись головы людей и тотчас же прятались, открытые же окна, наоборот, закрывались.	Windas kel es haishi salim, li ek-ofni, jenta-ney kapa apari in li e ahfi tuy; e ofni-ney windas, kontrem, ek-klosi.	Those windows left intact were flung open, people's heads appeared in them and hid at once, while the open windows, on the contrary, were being closed.
В противоположных домах в окнах на освещенном фоне возникали темные силуэты людей, старавшихся понять, почему без всякой причины лопаются стекла в новом здании Драмлита.	In lumisen windas de kontra-ney dom apari tume siluetes de jenta kel trai samaji way windas de nove Dramlit-ney dom zai bangi sin eni kausa.	In the buildings across the street, against the lighted background of windows, there appeared the dark silhouettes of people trying to understand why the windows in the new Dramlit building were bursting for no reason at all.
В переулке народ бежал к дому Драмлита, а внутри его по всем лестницам топали мечущиеся без всякого толка и смысла люди.	In gata-ki jenta zai lopi versu Dramlit, e inen it jenta zai fai garbar, al tompi sinsensu-nem pa oli sulam.	In the lane people ran to Dramlit House, and inside, on all the stairways, there was the stamping of people rushing about with no reason or sense.
Домработница Кванта кричала бегущим по лестнице, что их залило, а к ней вскоре присоединилась домработница Хустова из квартиры № 80, помещавшейся под квартирой Кванта.	Domgina de Kwant krai a toys kel lopi pa sulam om inunda, e sun a ela hunti da domgina de Hustov fon flat numer 80 kel loki sub flat de Kwant.	Quant's housekeeper shouted to those running up the stairs that they were being flooded, and she was soon joined by Khustov's housekeeper from apartment no.80, located just below Quant's apartment.
У Хустовых хлынуло с потолка и в кухне, и в уборной.	She Hustov en-pluvi fon tavan i in kukishamba, i in tualet.	At Khustov's it was pouring from the ceiling in both the kitchen and the toilet.
Наконец, у Квантов в кухне обрушился громадный пласт штукатурки с потолка, разбив всю грязную посуду, после чего пошел уже настоящий ливень: из клеток обвисшей мокрой драни хлынуло как из ведра.	Pa fin, she Kwant in kukishamba un gro-gran sloy de stuka ek-lwo fon tavan e totem raskrushi gande bartan, afte lo kel gro-pluva begin: akwa en-stromi fon pendi-she mokre bantyao.	Finally, in Quant's kitchen a huge slab of plaster fell from the ceiling, breaking all the dirty dishes, after which came a real downpour, the water gushing from the grid of wet, hanging lath as if from a bucket.
Тогда на лестнице первого подъезда начались крики.	Dan pa sulam de un-ney zindwar en-ye kraing.	Then on the steps of the main entrance shouting began.
Пролетая мимо предпоследнего окна четвертого этажа, Маргарита заглянула в него и увидела человека, в панике напялившего на себя противогаз.	Al flai pas prelaste winda de char-ney etaja, Margarita kan inu it e vidi un man kel por panika he onpon gasmaska.	Flying past the penultimate window of the fourth floor, Margarita peeked in and saw a man who in panic had pulled on a gas mask.
Ударив молотком в его стекло, Маргарита вспугнула его, и он исчез из комнаты.	Al ek-darbi suy winda bay hamra, Margarita fobisi ta, e ta fa-wek fon shamba.	Hitting his window with the hammer, Margarita scared him off, and he disappeared from the room.
И неожиданно дикий разгром прекратился.	E turan savaje destrukta stopi.	And unexpectedly the wild havoc ceased.
Скользнув к третьему этажу, Маргарита заглянула в крайнее окно, завешенное легонькой темной шторкой.	Al glidi nich versu tri-ney etaja, Margarita kan inu fin-ney winda, kovren bay leve tume parda-ki.	Slipping down to the third floor, Margarita peeked into the end window, covered by a thin, dark little curtain.
В комнате горела слабенькая лампочка под колпачком.	In shamba lumi un feble lampa sub shirma-ki.	In the room a little lamp was burning weakly under a shade.
В маленькой кровати с сеточными боками сидел мальчик лет четырех и испуганно прислушивался.	In syao kama do neta-flanka zai sidi boy do sirke char yar, al slu-slu fobisi-nem.	In a small bed with net sides sat a boy of about four, listening timorously.
Взрослых никого не было в комнате. Очевидно, все выбежали из квартиры.	Adulta in shamba yok. Evidentem, oli he lopi aus flat.	There were no grown-ups in the room, evidently they had all run out of the apartment.
– Стекла бьют, – проговорил мальчик и позвал: – Мама!	- Oni rupti winda, - boy shwo e voki: - Mama!	They're breaking the windows,' the boy said and called: 'Mama!'
Никто не отозвался, и тогда он сказал:	Nulwan jawabi, e dan ta shwo:	No one answered, and then he said:
– Мама, я боюсь.	- Mama, me fobi.	'Mama, I'm afraid.'
Маргарита откинула шторку и влетела в окно.	Margarita atarafi parda-ki e flai inu shamba.	Margarita drew the little curtain aside and flew in.
– Я боюсь, – повторил мальчик и задрожал.	- Me fobi, - boy repeti e en-tremi.	'I'm afraid,' the boy repeated, and trembled.
– Не бойся, не бойся, маленький, – сказала Маргарита, стараясь смягчить свой осипший на ветру, преступный голос, – это мальчишки стекла били.	- Bye fobi, bye fobi, syao wan, - Margarita shwo al trai mulisi den swa-ney rauke por feng, krimen-ney vos, - es sim koy boys, li rupti-te winda.	'Don't be afraid, don't be afraid, little one,' said Margarita, trying to soften her criminal voice, grown husky from the wind. 'It's some boys breaking windows.'
– Из рогатки? – спросил мальчик, переставая дрожать.	- Bay lansika? – boy kwesti e stopi tremi.	'With a slingshot?' the boy asked, ceasing to tremble.
– Из рогатки, из рогатки, – подтвердила Маргарита, – а ты спи!	- Bay lansika, bay lansika, - Margarita konfirmi. – E yu somni ba!	With a slingshot, with a slingshot,' Margarita confirmed, 'and you go to sleep.'
– Это Ситник, – сказал мальчик, – у него есть рогатка.	- Es Sitnik, - boy shwo, - ta hev lansika.	'It's Sitnik,' said the boy, "he's got a slingshot.'
– Ну, конечно, он!	- Sertem, es ta!	Well, of course it's he!'
Мальчик поглядел лукаво куда то в сторону и спросил:	Boy kan durtem koylok a taraf e kwesti:	The boy looked slyly somewhere to the side and asked:
– А ты где, тетя?	- E wo es yu, tia?	'And where are you, ma'am?'
– А меня нету, – сказала Маргарита, – я тебе снюсь.	- E me yok, - Margarita shwo, - me fa-sonji a yu.	'I'm nowhere,' answered Margarita, 'I'm your dream.'
– Я так и думал, – сказал мальчик.	- Me tak hi dumi-te, - boy shwo.	'I thought so,' said the boy.
– Ты ложись, – приказала Маргарита, – подложи руку под щеку, а я тебе буду сниться.	- Yu lagi ba, - Margarita komandi, - pon handa sub wanga, e me ve fa-sonji a yu.	'Lie down now,' Margarita ordered, 'put your hand under your cheek, and I'll go on being your dream.'
– Ну, снись, снись, – согласился мальчик и тотчас улегся и руку положил под щеку.	- Hao, fa-sonji, fa-sonji, - boy konsenti e tuy en-lagi e pon handa sub wanga.	'Well, be my dream, then,' the boy agreed, and at once lay down and put his hand under his cheek.
– Я тебе сказку расскажу, – заговорила Маргарита и положила разгоряченную руку на стриженную голову, – была на свете одна тетя.	- Me ve rakonti fabula a yu, - Margarita begin al pon garmifen handa on kapa-ki do kurte harkata. – Unves ye un tia.	'I'll tell you a story,' Margarita began, and placed her hot hand on his cropped head. `Once there was a certain lady...
И у нее не было детей, и счастья вообще тоже не было.	She ela kinda yok, e generalem felisitaa toshi yok.	And she had no children, and generally no happiness either.
И вот она сперва много плакала, а потом стала злая… – Маргарита умолкла, сняла руку – мальчик спал.	E un-nem ela plaki gro, e poy ela bikam dushte… - Margarita en-silensi, depon handa: boy zai somni.	And so first she cried for a long time, and then she became wicked...' Margarita fell silent and took away her hand - the boy was asleep.
Маргарита тихонько положила молоток на подоконник и вылетела из окна.	Margarita sinshum-nem pon hamra on winda-planka e flai aus winda.	Margarita quietly placed the hammer on the window-sill and flew out the window.
Возле дома была кутерьма.	Bli dom ye garbar.	There was turmoil by the building.
По асфальтированному тротуару, усеянному битым стеклом, бегали и что то выкрикивали люди.	On asfalten pedidao kovren bay rupten glas, jenta zai lopi e krai koysa.	On the asphalt pavement strewn with broken glass, people were running and shouting something.
Между ними уже мелькали милиционеры.	Inter li ye yo polisyuanes.	Policemen were already flashing among them.
Внезапно ударил колокол, и с Арбата в переулок вкатила красная пожарная машина с лестницей…	Turan glok en-baji, e fon Arbat inu gata-ki raki da rude agniauto kun sulam…	Suddenly a bell rang, and a red fire-engine with a ladder drove into the lane from the Arbat.
Но дальнейшее уже не интересовало Маргариту.	Yedoh lo for-ney yo bu interesi Margarita.	But what followed no longer interested Margarita.
Прицелившись, чтобы не задеть за какой нибудь провод, она покрепче сжала щетку и в мгновение оказалась выше злополучного дома.	Al fai gola hao, dabe bu imbati kontra koy tel, ela presi brum pyu fortem e afte un momenta ela es yo sobre duskisma-ney dom.	Taking aim, so as not to brush against any wires, she clutched her broom more tightly and in a moment was high above the ill-fated house.
Переулок под нею покосился набок и провалился вниз.	Gata-ki sub ela oblikuifi e lwo nich.	The lane beneath her went askew and plunged away.
Вместо него одного под ногами у Маргариты возникло скопище крыш, под углами перерезанное сверкающими дорожками.	Inplas it, sub Margarita-ney pedas en-ye rufmenga, raskrosi-ney bay mucho brili-she daokin.	In place of it a mass of roofs appeared under Margarita's feet, criss-crossed at various angles by shining paths.
Все оно неожиданно поехало в сторону, и цепочки огней смазались и слились.	Se olo turan fa-muvi a taraf, e luma-filas fa-smiri e kunflui.	It all unexpectedly went off to one side, and the strings of lights smeared and merged.
Маргарита сделала еще один рывок, и тогда все скопище крыш провалилось под землю, а вместо него появилось внизу озеро дрожащих электрических огней, и это озеро внезапно поднялось вертикально, а затем появилось над головой у Маргариты, а под ногами блеснула луна.	Margarita ek-fai yoshi un dranga, e dan tote rufmenga fa-yok, e inplas it nichen apari da lak aus glimi-she elektre lumas, e sey lak turan fa-uupar vertikalem e poy apari sobre kapa de Margarita, duran ke sub pedas ek-flashi luna.	Margarita made one more spurt and the whole mass of roofs fell through the earth, and in place of it a lake of quivering electric lights appeared below, and this lake suddenly rose up vertically and then appeared over Margarita's head, while the moon flashed under her feet.
Поняв, что она перевернулась, Маргарита приняла нормальное положение и, обернувшись, увидела, что и озера уже нет, а что там, сзади за нею, осталось только розовое зарево на горизонте.	Al he samaji ke ela he turni nicha-uupar, Margarita rifai normale posision e, kan-yen bak, vidi ke lak yo toshi yok, e dar baken resti sol rose agniluma pa horisonta.	Realizing that she had flipped over, Margarita resumed a normal position and, glancing back, saw that there was no longer any lake, and that there behind her only a pink glow remained on the horizon.
И оно исчезло через секунду, и Маргарита увидела, что она наедине с летящей над нею слева луною.	Toy agniluma fa-yok afte un sekunda, e Margarita vidi ke ela es sole kun luna flai-she leften sobre ela.	That, too, disappeared a second later, and Margarita saw that she was alone with the moon flying above and to the left of her.
Волосы Маргариты давно уже стояли копной, а лунный свет со свистом омывал ее тело.	Har de Margarita es yo depos longem pa gran dense fasia, e luna-luma zai sirkumfuki elay korpa kun wisla.	Margarita's hair had long been standing up in a shock, and the whistling moonlight bathed her body.
По тому, как внизу два ряда редких огней слились в две непрерывные огненные черты, по тому, как быстро они пропали сзади, Маргарита догадалась, что она летит с чудовищною скоростью, и поразилась тому, что она не задыхается.	Vidi-yen komo dwa fila de rare lumas zai kunflui inu dwa kontinue agni-ney linia, vidi-yen komo kway li desapari baken, Margarita samaji ke ela zai flai pa dashat-ney kwaytaa e fa-astoni ke ela bu misspiri.	Seeing two rows of widespread lights merge into two unbroken fiery lines, seeing how quickly they vanished behind her, Margarita realized that she was flying at an enormous speed and was amazed that she was not out of breath.
По прошествии нескольких секунд далеко внизу, в земной черноте, вспыхнуло новое озеро электрического света и подвалилось под ноги летящей, но тут же завертелось винтом и провалилось в землю.	Afte kelke sekunda, dalem nichen, in arda-ney swatitaa, en-flashi un nove lak aus elektre luma e lai a-sub pedas de flai-sha, bat tuy en-virti e fa-yok.	After a few seconds, a new glow of electric lights flared up far below in the earthly blackness and hurtled under the flying woman's feet, but immediately spun away like a whirligig and fell into the earth.
Еще несколько секунд – такое же точно явление.	Yoshi kelke sekunda – e same fenomen repeti.	A few seconds later - exactly the same phenomenon.
– Города!Города! – прокричала Маргарита.	- Urbas! Urbas! - Margarita krai.	'Towns! Towns!' cried Margarita.
После этого раза два или три она видела под собой тускло отсвечивающие какие то сабли, лежащие в открытых черных футлярах, и сообразила, что это реки.	Dwa-tri ves afte to ela vidi sub swa den koy obskurem glimi-she sabla, kel lagi in ofne swate dan, e samaji ke es riva.	Two or three times after that she saw dully gleaming sabres lying in open black sheaths below her and realized that these were rivers.
Повернув голову вверх и налево, летящая любовалась тем, что луна несется под нею, как сумасшедшая, обратно в Москву и в то же время странным образом стоит на месте, так что отчетливо виден на ней какой то загадочный, темный – не то дракон, не то конек горбунок, острой мордой обращенный к покинутому городу.	Al turni kapa uupar e a lefta, flai-sha zai admiri komo luna zai flai sobre ela pa pagale kwaytaa, semblem bak a Moskva, yedoh pa same taim it stranem resti pa same plasa, e oni mog klarem vidi on it den koy ajibe, obskure – oda dragon oda fabula-ney gorbe kaval-ki, kel-ney agude musla es turnen versu kwiti-ney urba.	Turning her head up and to the left, the flying woman admired the way the moon madly raced back over her towards Moscow, and at the same time strangely stayed in its place, so that there could be clearly seen on it something mysterious, dark - a dragon, or a little humpbacked horse, its sharp muzzle turned to the abandoned city.
Тут Маргаритой овладела мысль, что, по сути дела, она зря столь исступленно гонит щетку. Что она лишает себя возможности что либо как следует рассмотреть, как следует упиться полетом.	Nau duma lai a Margarita ke, pa fakta, bu treba ya raki brum tanto furia-nem, ke ela yoksuni swa de posiblitaa tu vidi olo hao e jui flaisa verem.	Here the thought came to Margarita that, in fact, there was no need for her to drive her broom so furiously, that she was depriving herself of the opportunity of seeing anything properly, of revelling properly in her own flight.
Ей что то подсказывало, что там, куда она летит, ее подождут и что незачем ей скучать от такой безумной быстроты и высоты.	Koysa shwo a ela ke dar, a wo ela zai flai, oni ve weiti ela e ke bu treba limiti swa a tal pagale kwaytaa e gaotaa.	Something told her that she would be waited for in the place she was flying to, and that there was no need for her to become bored with this insane speed and height.
Маргарита наклонила щетку щетиной вперед, так что хвост ее поднялся кверху, и, очень замедлив ход, пошла к самой земле.	Margarita inklini brum nich, tak ke it-ney kauda fa-uupar e, al fa-lente gro, ela nichifi versu arda.	Margarita turned the broom's bristles forward, so that its tail rose up, and, slowing way down, headed right for the earth.
И это скольжение, как на воздушных салазках, вниз принесло ей наибольшее наслаждение.	E sey gliding, kwasi on aira-ney sleda, dai zuy-ney kaif a ela.	This downward glide, as on an airy sled, gave her the greatest pleasure.
Земля поднялась к ней, и в бесформенной до этого черной гуще ее обозначились ее тайны и прелести во время лунной ночи.	Arda fa-lifti versu ela, e in it-ney bifooen sinforme swate densa fa-reveli da it-ney charma e misteria al lunaful nocha.	The earth rose to meet her, and in its hitherto formless black density the charms and secrets of the earth on a moonlit night revealed themselves.
Земля шла к ней, и Маргариту уже обдавало запахом зеленеющих лесов.	Arda zai lai a ela, e Margarita yo senti fauha-strom de grinfai-she shulin.	The earth was coming to her, and Margarita was already enveloped in the scent of greening forests.
Маргарита летела над самыми туманами росистого луга, потом над прудом.	Margarita zai flai yus sobre tuman-tuanes de lushuy-ney livada, poy sobre chitan.	Margarita was flying just above the mists of a dewy meadow, then over a pond.
Под Маргаритой хором пели лягушки, а где то вдали, почему то очень волнуя сердце, шумел поезд.	Sub Margarita zai gani bakak-hor, e koylok dalem, por koysa tachi-yen kordia gro, tren zai shumi.	Under Margarita sang a chorus of frogs, and from somewhere far away, stirring her heart deeply for some reason, came the noise of a train.
Маргарита вскоре увидела его.	Sun Margarita en-vidi it.	Soon Margarita saw it.
Он полз медленно, как гусеница, сыпя в воздух искры.	It zai kripi lentem, kom katapila, al rassipi agninkas inu aira.	It was crawling slowly along like a caterpillar, spraying sparks into the air.
Обогнав его, Маргарита прошла еще над одним водным зеркалом, в котором проплыла под ногами вторая луна, еще более снизилась и пошла, чуть чуть не задевая ногами верхушки огромных сосен.	Margarita sobrepasi it e flai sobre yoshi un akwa-ney mira in kel dwa-ney luna floti sub pedas, nichifi yoshi pyu e floti for al hampi tachi bay pedas den simas de gro-gran pinas.	Going ahead of it, Margarita passed over yet another watery mirror, in which a second moon floated under her feet, dropped down lower still and went on, her feet nearly touching the tops of the huge pines.
Тяжкий шум вспарываемого воздуха послышался сзади и стал настигать Маргариту.	Grave-si shum de rastori-ney aira fa-audi fon baken e begin ateni Margarita.	A heavy noise of ripping air came from behind and began to overtake Margarita.
Постепенно к этому шуму чего то летящего, как снаряд, присоединился слышимый на много верст женский хохот.	A sey shum de koysa flai-she kom kulagron gradualem hunti da gina-ney hahavata, audibile pa mucho milya sirkum.	To this noise of something flying like a cannon ball a woman's guffaw was gradually added, audible for many miles around.
Маргарита оглянулась и увидела, что ее догоняет какой то сложный темный предмет.	Margarita kan bak e vidi ke koy komplike tume obyekta zai flai-ateni ela.	Margarita looked back and saw some complex dark object catching up with her.
Настигая Маргариту, он все более обозначался, стало видно, что кто то летит верхом.	Al blisifi ela, it fa pyu distinte – oni vidi ke koywan raidi-flai.	As it drew nearer to Margarita, it became more distinct - a mounted flying person could be seen.
А наконец он и совсем обозначился. Замедляя ход, Маргариту догнала Наташа.	Pa fin it es ga vidibile: al lentisi muva, Natasha ateni Margarita.	And finally it became quite distinct: slowing down, Natasha came abreast of Margarita.
Она, совершенно нагая, с летящими по воздуху растрепанными волосами, летела верхом на толстом борове, зажимавшем в передних копытцах портфель, а задними ожесточенно молотящем воздух.	Ga nude, kun yeroshen har kel flai in aira, ela zai raidi un grose swino, kel-ney avane hufes klemi dokubao, e bake-las twoli aira furia-nem.	Completely naked, her dishevelled hair flying in the air, she flew astride a fat hog, who was clutching a briefcase in his front hoofs, while his hind hoofs desperately threshed the air.
Изредка поблескивающее в луне, а потом потухающее пенсне, свалившееся с носа, летело рядом с боровом на шнуре, а шляпа то и дело наезжала борову на глаза.	Fon taim a taim ek-brili-she in luna nosokula, lwo-ney fon nos, zai flai bli swino pa korda, e shapa oltaim glidi-geti sobre swino-ney okos.	Occasionally gleaming in the moonlight, then fading, the pince-nez that had fallen off his nose flew beside the hog on a string, and the hog's hat kept sliding down over his eyes.
Хорошенько всмотревшись, Маргарита узнала в борове Николая Ивановича, и тогда хохот ее загремел над лесом, смешавшись с хохотом Наташи.	Al he fai hao kansa, Margarita rekoni swino kom Nikolay Ivanovich, e dan elay hahavata en-sonori sobre shulin, mixi-yen kun hahavata de Natasha.	Taking a close look, Margarita recognized the hog as Nikolai Ivanovich, and then her laughter rang out over the forest, mingled with the laughter of Natasha.
– Наташка! – пронзительно закричала Маргарита, – ты намазалась кремом?	- Natasha-ki! – Margarita krai pirsem, - yu he smiri swa bay krem?	'Natashka!' Margarita shouted piercingly. 'You rubbed yourself with the cream?'
– Душенька! – будя своими воплями заснувший сосновый лес, отвечала Наташа, – королева моя французская, ведь я и ему намазала лысину, и ему!	- May pria! – Natasha jawabi al jagisi somni-she pina-shulin bay kraisa, - may franse regina, me he smiri i ta toshi, ta-ney kalvika!	'Darling!!' Natasha replied, awakening the sleeping pine forest with her shout. 'My French queen, I smeared it on him, too, on his bald head!'
– Принцесса! – плаксиво проорал боров, галопом неся всадницу.	- Prinsesa! – plaki-shem brai swino al galopi-porti raiderina.	'Princess!' the hog shouted tearfully, galloping along with his rider.
– Душенька! Маргарита Николаевна! – кричала Наташа, скача рядом с Маргаритой, – сознаюсь, взяла крем. Ведь и мы хотим жить и летать!	- May pria! Margarita Nikolayevna! – Natasha krai al raidi bli Margarita, - me konfesi, me he pren krem. Nu ya toshi yao jivi e flai!	'Darling! Margarita Nikolaevna!' cried Natasha, riding beside Margarita, `I confess, I took the cream! We, too, want to live and fly!
Прости меня, повелительница, а я не вернусь, нипочем не вернусь!	Pardoni me, regina, bat me bu ve returni, nulkas!	Forgive me, my sovereign lady, I won't go back, not for anything!
Ах, хорошо, Маргарита Николаевна!	Ah, es ya hao, Margarita Nikolayevna!	Ah, it's good, Margarita Nikolaevna! ...
Предложение мне делал, – Наташа стала тыкать пальцем в шею сконфуженно пыхтящего борова, – предложение!	E ta fai-te gamiproposa a me, - Natasha sovi-sovi un finga in galsa de swino kel zai pufpufi konfusi-nem, - gamiproposa!	He propositioned me,' Natasha began jabbing her finger into the neck of the abashedly huffing hog, 'propositioned me!
Ты как меня называл, а? – кричала она, наклонясь к уху борова.	Komo yu nami-te me? Shwo! – ela krai al inklini a swino-ney aur.	What was it you called me, eh?' she shouted, leaning towards the hog's ear.
– Богиня, – завывал тот, – не могу я так быстро лететь. Я бумаги могу важные растерять. Наталья Прокофьевна, я протестую.	- Bohina! – swino wuli, - me bu mog flai tanto kway. Me mog raslusi muhim papires. Natalya Prokofyevna, me protesti!	'Goddess!' howled the hog, 'I can't fly so fast! I may lose important papers, Natalya Prokofyevna, I protest!'
– Да ну тебя к черту с твоими бумагами! – дерзко хохоча, кричала Наташа.	- A diabla den yu e yur papires! – Natasha krai kun naglish hahavata.	'Ah, devil take you and your papers!' Natasha shouted with a brazen guffaw.
– Что вы, Наталья Прокофьевна! Нас услышит кто нибудь! – моляще орал боров.	- Kwo yu shwo, Natalya Prokofyevna! Koywan mog audi nu! – swino brai pregi-shem.	'Please, Natalya Prokofyevna, someone may hear us!' the hog yelled imploringly.
Летя галопом рядом с Маргаритой, Наташа с хохотом рассказывала ей о том, что произошло в особняке после того, как Маргарита Николаевна улетела через ворота.	Al flai-galopi bli Margarita, Natasha ridi-shem rakonti a ela om to, kwo eventi in dom afte ke Margarita Nikolayevna flai wek sobre geit.	Flying beside Margarita, Natasha laughingly told her what happened in the house after Margarita Nikolaevna flew off over the gates.
Наташа созналась в том, что, не прикоснувшись более ни к каким подаренным вещам, она сбросила с себя одежду и кинулась к крему и немедленно им намазалась.	Natasha konfesi ke, sin tachi pyu enisa fon doni-ney kosas, ela mah-wek klaida e fa-lansi a krem e smiri swa bay it.	Natasha confessed that, without ever touching any of the things she had been given, she threw off her clothes, rushed to the cream, and immediately smeared herself with it.
И с нею произошло то же, что с ее хозяйкой.	A ela eventi lo same kom a elay masta.	The same thing happened with her as with her mistress.
В то время, как Наташа, хохоча от радости, упивалась перед зеркалом своею волшебною красой, дверь открылась, и перед Наташей явился Николай Иванович.	Duran ke Natasha, ridi-yen por joisa, admiri swa-ney jadu-ney jamilitaa in mira, dwar ofni e Nikolay Ivanovich apari bifoo ela.	Just as Natasha, laughing with joy, was revelling in her own magical beauty before the mirror, the door opened and Nikolai Ivanovich appeared before her.
Он был взволнован, в руках он держал сорочку Маргариты Николаевны и собственную свою шляпу и портфель.	Ta sta agiten, in handas ta zai teni nochakamisa de Margarita Nikolayevna e swa-ney shapa e dokubao.	He was agitated; in his hands he was holding Margarita Nikolaevna's shift and his own hat and briefcase.
Увидев Наташу, Николай Иванович обомлел.	Al vidi Natasha, Nikolay Ivanovich fa-stolba-ney.	Seeing Natasha, Nikolai Ivanovich was dumbfounded.
Несколько справившись с собою, весь красный как рак, он объявил, что счел долгом поднять рубашечку, лично принести ее…	Al he kelkem domini swa, ol rude kom tomata, ta deklari ke to bin suy deba, tu pren-lifti kamisa-ki e bringi it personalem...	Getting some control of himself, all red as a lobster, he announced that he felt it was his duty to pick up the little shift and bring it personally...
– Что говорил, негодяй! – визжала и хохотала Наташа, – что говорил, на что сманивал! Какие деньги сулил. Говорил, что Клавдия Петровна ничего не узнает.	- E kwo ta shwo-te, podla! – Natasha skwili e hahavati, - kwo ta shwo-te, a kwo ta temti-te! Suli-te mucho mani. Shwo-te ke Klavdiya Petrovna bu ve jan nixa.	The things he said, the blackguard!' Natasha shrieked and laughed. The things he said, the things he tempted me to do! The money he promised! He said Klavdia Petrovna would never learn of it.
Что, скажешь, вру? – кричала Наташа борову, и тот только сконфуженно отворачивал морду.	Ob bu ver, ob me lugi? – Natasha krai a swino, kel sol wekturni musla konfusi-nem.	Well, speak, am I lying?' Natasha shouted to the hog, who only turned his muzzle away abashedly.
Расшалившись в спальне, Наташа мазнула кремом Николая Ивановича и сама оторопела от удивления.	Shali-yen in somnishamba, Natasha ek-smiri Nikolay Ivanovich bay krem e fa-perplexe por astona.	In the bedroom, carried away with her own mischief, Natasha dabbed some cream on Nikolai Ivanovich and was herself struck dumb with astonishment.
Лицо почтенного нижнего жильца свело в пятачок, а руки и ноги оказались с копытцами.	Fas de respektival niche habiter transformi inu swina-musla, on handas e pedas en-ye syao hufes.	The respectable ground-floor tenant's face shrank to a pig's snout, and his hands and feet acquired little hoofs.
Глянув на себя в зеркало, Николай Иванович отчаянно и дико завыл, но было уже поздно.	Al ek-kan an swa in mira, Nikolay Ivanovich en-wuli dashat-nem e savajem, bat es yo tro tarde.	Looking at himself in the mirror, Nikolai Ivanovich let out a wild and desperate howl, but it was already too late.
Через несколько секунд он, оседланный, летел куда то к черту из Москвы, рыдая от горя.	Afte kelke sekunda ta, sedli-ney, zai flai a koylok wek fon Moskva, diabla jan a wo, e grivi-plaki.	A few seconds later, saddled up, he was flying out of Moscow to devil knows where, sobbing with grief.
– Требую возвращения моего нормального облика! – вдруг не то исступленно, не то моляще прохрипел и захрюкал боров, – я не намерен лететь на незаконное сборище! Маргарита Николаевна, вы обязаны унять вашу домработницу.	- Me demandi restora de may normale aspekta! – swino turan grugru-rauki, haf-furia-nem e haf-pregi-shem, - me bu intenti flai a nokanun-ney asembla! Margarita Nikolayevna, es yur deba tu stopi yur domgina.	`I demand that my normal appearance be restored to me!' the hog suddenly grunted hoarsely, somewhere between frenzy and supplication. 'I'm not going to fly to any illegal gathering! Margarita Nikolaevna, it's your duty to call your housekeeper to order!'
– Ах, так я теперь тебе домработница? Домработница? – вскрикивала Наташа, нащипывая ухо борову, – а была богиня? Ты меня как называл?	- Domgina? Also nau me es domgina fo yu? – Natasha krai al pinsi-pinsi aur de swino, - bat me yus bin bohina? Komo yu nami-te me?	'Ah, so now I'm a housekeeper? A housekeeper?' Natasha cried, pinching the hog's ear. 'And I used to be a goddess? What was it you called me?'
– Венера! – плаксиво отвечал боров, пролетая над ручьем, журчащим меж камней, и копытцами задевая шорохом за кусты орешника.	- Venus! – swino jawabi plaki-shem al flai sobre ruchey, balbati-she inter stones, e al tachi funduk-bush bay huf.	'Venus!' the hog replied tearfully, as he flew over a brook bubbling between stones, his little hoofs brushing the hazel bushes.
– Венера! Венера! – победно прокричала Наташа, подбоченившись одной рукой, а другую простирая к луне, – Маргарита! Королева! Упросите за меня, чтоб меня ведьмой оставили. Вам все сделают, вам власть дана!	- Venus! Venus! – Natasha krai triumfem al pon un handa on kalcha e al extendi otre-la versu luna. – Margarita! Regina! Pregi ba fo me, dabe oni mah-resti me jadugina. Oni ve audi yu, a yu mahta es dai-ney!	'Venus! Venus!' Natasha cried triumphantly, one hand on her hip, the other stretched out towards the moon. 'Margarita! Queen! Intercede for me so that I can stay a witch! They'll do anything for you, you have been granted power!'
И Маргарита отозвалась:	E Margarita jawabi:	And Margarita responded:
– Хорошо, я обещаю!	- Hao, me wadi!	'All right, I promise.'
– Спасибо! – прокричала Наташа и вдруг закричала резко и как то тоскливо: – Гей! Гей! Скорей! Скорей! А ну ка, надбавь! – она сжала пятками похудевшие в безумной скачке бока борова, и тот рванул так, что опять распорол воздух, и через мгновение Наташа уже была видна впереди, как черная точка, а потом и совсем пропала, и шум ее полета растаял.	- Shukran! – Natasha exklami e turan krai agudem e koykomo duha-nem: - Hey! Hey! Kway! Kway! Kamon, vijisi! – ela ek-darbi bay ambi topuk den swino-ney flankas, degrosifen por pagale raiding, e ta ek-drangi avan tak ke snova rastori aira, e afte un momenta Natasha yo fa-vidi avanen kom swate punta, e poy totem fa-yok, e shum de elay flaisa fadi.	Thank you!' exclaimed Natasha, and suddenly she cried out sharply and somehow longingly: 'Hey! Hey! Faster! Faster! Come on, speed it up!'' She dug her heels into the hog's sides, which had grown thinner during this insane ride, and he tore on, so that the air ripped open again, and a moment later Natasha could be seen only as a black speck in the distance, then vanished completely, and the noise of her flight melted away.
Маргарита летела по прежнему медленно в пустынной и неизвестной местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных громадных сосен.	Margarita zai flai lentem kom bifooen tra sahralik e bukonen loko, sobre kolinas kun rare ronde gro-stones inter aparte gro-gran pinas.	Margarita flew as slowly as before through the deserted and unfamiliar place, over hills strewn with occasional boulders among huge, widely spaced pines.
Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно, где то очень далеко от Москвы. Щетка летела не над верхушками сосен, а уже между их стволами, с одного боку посеребренными луной.	Margarita zai flai e dumi ke shayad ela es yo muy dalem fon Moskva. Brum zai flai bu sobre pina-simas bat yo inter ley tronkas, argentisen fon un taraf bay luna.	Margarita now flew not over the tops of the pines but between their trunks, silvered on one side by the moon.
Легкая тень летящей скользила по земле впереди – теперь луна светила в спину Маргарите.	Leve shada de flaierina zai glidi pa arda avanen – nau luna zai lumi an bey de Margarita.	The light shadow of the flying woman glided over the ground ahead, the moon shining now on Margarita's back.
Маргарита чувствовала близость воды и догадывалась, что цель близка.	Margarita zai senti blisitaa de akwa e gesi ke gola es blise.	Margarita sensed the proximity of water, and guessed that her goal was near.
Сосны разошлись, и Маргарита тихо подъехала по воздуху к меловому обрыву.	Pinas fini, e Margarita lentem flai-lai a kreta-ney krutika.	The pines parted and Margarita rode slowly through the air up to a chalk cliff.
За этим обрывом внизу, в тени, лежала река.	Afte sey krutika, nichen in shada, riva lagi.	Beyond this cliff, down in the shadows, lay a river.
Туман висел и цеплялся за кусты внизу вертикального обрыва, а противоположный берег был плоский, низменный.	Tuman zai pendi klingi-yen a bushes nichen krutika, e kontra-ney sahil es plane, nise.	Mist hung clinging to the bushes on the cliff, but the opposite bank was flat and low.
На нем, под одинокой группой каких то раскидистых деревьев, метался огонечек от костра и виднелись какие то движущиеся фигурки.	On it, sub sole grupa de koy chaurbranche baum, flama-ki de fogera zai trepi e koy muvi-she syao figuras fa-vidi.	On it, under a solitary group of spreading trees, the light of a bonfire flickered and some small figures could be seen moving about.
Маргарите показалось, что оттуда доносится какая то зудящая веселенькая музыка.	Sembli a Margarita ke koy zumbi-she alegre musika lai fon dar.	It seemed to Margarita that some nagging, merry little tune was coming from there.
Далее, сколько хватало глаз, на посеребренной равнине не виднелось никаких признаков ни жилья, ни людей.	Pyu dalem, tanto ke okos mog vidi, on argentisen planika bu ye nul signa de habita o jenta.	Further off, as far as the eye could see, there was no sign of habitation or people on the silvered plain.
Маргарита прыгнула с обрыва вниз и быстро спустилась к воде.	Margarita salti nich krutika e kway desendi a akwa.	Margarita leaped off the cliff and quickly descended to the water.
Вода манила ее после воздушной гонки.	Akwa manili ela afte kway flaisa.	The water enticed her after her airy race.
Отбросив от себя щетку, она разбежалась и прыгнула в воду вниз головой.	Al shwai brum a taraf, ela lopi e salti inu akwa al kapa nich.	Casting the broom aside, she ran and threw herself head first into the water.
Легкое ее тело, как стрела, вонзилось в воду, и столб воды выбросило почти до самой луны.	Elay leve korpa pirsi akwa kom flecha, e pleska-stolba ek-lansi hampi til luna.	Her light body pierced the water's surface like an arrow, and the column of water thrown up almost reached the moon.
Вода оказалась теплой, как в бане, и, вынырнув из бездны, Маргарита вдоволь наплавалась в полном одиночестве ночью в этой реке.	Akwa reveli warme, kom in banidom, e, al he deplunji aus glubitaa, Margarita swimi-swimi til sta sate pa fule solitaa in nocha-ney riva.	The water turned out to be warm as in a bathhouse, and, emerging from the depths, Margarita swam her fill in the total solitude of night in this river.
Рядом с Маргаритой никого не было, но немного подальше за кустами слышались всплески и фырканье, там тоже кто то купался.	Bli Margarita bu ye nulwan, bat idyen pyu dalem, baken bushes, fa-audi plesking e farfaring – dar toshi koywan zai bani.	There was no one near Margarita, but a little further away, behind the bushes, splashing and grunting could be heard - someone was also having a swim there.
Маргарита выбежала на берег. Тело ее пылало после купанья.	Margarita lopi aus akwa a sahil. Elay korpa zai jal afte swiming.	Margarita ran out on to the bank. Her body was on fire after the swim.
Усталости никакой она не ощущала и радостно приплясывала на влажной траве.	Ela bu senti nul fatiga e joi-shem zai dansi-dansi on humide herba.	She felt no fatigue, and was joyfully capering about on the moist grass.
Вдруг она перестала танцевать и насторожилась.	Turan ela stopi dansi e en-slu.	Suddenly she stopped dancing and pricked up her ears.
Фырканье стало приближаться, и из за ракитовых кустов вылез какой то голый толстяк в черном шелковом цилиндре, заломленном на затылок.	Farfaring fa-blise, e fon baken iva-bush un nude grosnik apari, kun swate silke silinda-shapa on nuka.	The grunting came closer, and from behind the willow bushes some naked fat man emerged, with a black silk top hat pushed back on his head.
Ступни его ног были в илистой грязи, так что казалось, будто купальщик в черных ботинках.	Ta-ney pedas es kovren bay il-ney kicha, also sembli ke bani-sha onhev swate shus.	His feet were covered with slimy mud, which made it seem that the swimmer was wearing black shoes.
Судя по тому, как он отдувался и икал, он был порядочно выпивши, что, впрочем, подтверждалось и тем, что река вдруг стала издавать запах коньяку.	Segun to komo ta hiki e pufpufi, ta es aika pyan, lo kel es konfirmen bay fakta ke riva turan begin mah-chu fauha de konyak.	Judging by his huffing and hiccuping, he was properly drunk, as was confirmed, incidentally, by the fact that the river suddenly began to smell of cognac.
Увидев Маргариту, толстяк стал вглядываться, а потом радостно заорал:	Al vidi Margarita, grosnik en-kan ela fixem, e poy krai joi-shem:	Seeing Margarita, the fat man peered at her and then shouted joyfully:
– Что такое? Ее ли я вижу? Клодина, да ведь это ты, неунывающая вдова? И ты здесь? – и тут он полез здороваться.	- Kwo? Den ela ku me vidi? Klodina, es ya yu, nogrive widuwa! Yu toshi es hir? – e ta lai an ela fo saluti.	`What's this? Who is it I see? Claudine, it's you, the ungrieving widow! You're here, too?' and he came at her with his greetings.
Маргарита отступила и с достоинством ответила:	Margarita stepi bak e jawabi kun dignitaa:	Margarita stepped back and replied with dignity:
– Пошел ты к чертовой матери. Какая я тебе Клодина? Ты смотри, с кем разговариваешь, – и, подумав мгновение, она прибавила к своей речи длинное непечатное ругательство.	- Go a diabla-mata. Me bu es nul Klodina. Kan kuydem bifoo shwo, - e afte dumi un momenta, ela fini swa-ney shwosa bay longe noprintibile shatama.	'Go to the devil! What sort of Claudine am I to you? Watch out who you're talking to,' and, after a moment's reflection, she added to her words a long, unprintable oath.
Все это произвело на легкомысленного толстяка отрезвляющее действие.	Se olo fai depyani-she efekta an sinkuyde grosnik.	All this had a sobering effect on the light-minded fat man.
– Ой! – тихо воскликнул он и вздрогнул, – простите великодушно, светлая королева Марго! Я обознался.	- Ay! – ta exklami kyetem e ek-tremi, - pardoni me mahanatmem, luma-ney regina Margo! Me misrekoni-te.	'Ah!' he exclaimed softly and gave a start, `magnanimously forgive me, bright Queen Margot! I mistook you for someone else.
А виноват коньяк, будь он проклят! – толстяк опустился на одно колено, цилиндр отнес в сторону, сделал поклон и залопотал, мешая русские фразы с французскими, какой то вздор про кровавую свадьбу своего друга в Париже Гессара, и про коньяк, и про то, что он подавлен грустной ошибкой.	E kulpi konyak hi, shatam an it! – grosnik en-genui pa un gamba, depon silinda e atarafi it, ek-pokloni e en-taratori, mixi-yen ruski frasas kun franse-las, koy kwach om hema-ney gamifesta de suy amiga Gessar in Paris, e om konyak, e om ke ta grivi om afsosival galta.	The cognac's to blame, curse it!' The fat man lowered himself to one knee, holding the top hat far out, made a bow, and started to prattle, mixing Russian phrases with French, some nonsense about the bloody wedding of his friend Guessard in Paris, and about the cognac, and about being mortified by his sad mistake.
– Ты бы брюки надел, сукин сын, – сказала, смягчаясь, Маргарита.	- Pyu hao yu’d onpon panta, doga-ney son, - Margarita shwo al mulifi.	`Why don't you put your trousers on, you son of a bitch,' Margarita said, softening.
Толстяк радостно осклабился, видя, что Маргарита не сердится, и восторженно сообщил, что оказался без брюк в данный момент лишь потому, что по рассеянности оставил их на реке Енисее, где купался перед тем, но что он сейчас же летит туда, благо это рукой подать, и затем, поручив себя расположению и покровительству, начал отступать задом и отступал до тех пор, пока не поскользнулся и навзничь не упал в воду.	Al vidi ke Margarita bu iri pyu, grosnik joi-shem smaili al diki denta e extas-nem reporti ke al sey momenta ta findi swa sin panta sol bikos ta distratem lyu-te it pa riva Yenisey wo ta bani-te yus bifooen, bat ke ta sal flai adar tuy, sikom pa fortuna es ga bli. Poy, al he konfidi swa a elay favor e protekta, ta begin bakmuvi e bakmuvi til ke ta glidi-misstepi e lwo inu akwa.	The fat man grinned joyfully, seeing that Margarita was not angry, and rapturously declared that he found himself without trousers at the given moment only because in his absent-mindedness he had left them on the Yenisey River, where he had been swimming just before, but that he would presently fly there, since it was close at hand, and then, entrusting himself to her favour and patronage, he began to back away and went on backing away until he slipped and fell backwards into the water.
Но и падая, сохранил на окаймленном небольшими бакенбардами лице улыбку восторга и преданности.	Bat iven al lwo ta reteni on fas, framen bay syao wangahar, den smaila do admira e devota.	But even as he fell, he kept on his face, framed in small side-whiskers, a smile of rapture and devotion.
Маргарита же пронзительно свистнула и, оседлав подлетевшую щетку, перенеслась над рекой на противоположный берег.	Nau Margarita wisli pirsem, en-raidi brum kel flai-lai a ela, e fa-transferi sobre riva a kontra-ney sahil.	Here Margarita gave a piercing whistle and, mounting the broom that flew up to her, crossed to the opposite bank of the fiver.
Тень меловой горы сюда не доставала, и весь берег заливала луна.	Shada de kreta-ney monta bu ateni hir, e ol sahil es inunden bay luna-luma.	The shadow of the chalk mountain did not reach that far, and the whole bank was flooded with moonlight.
Лишь только Маргарита коснулась влажной травы, музыка под вербами ударила сильнее, и веселее взлетел сноп искр из костра.	Tuy ke Margarita tachi humide herba, musika sub ivas ek-fa-laute, e pyu alegrem agninka-fasia ek-flai uupar fon fogera.	As soon as Margarita touched the moist grass, the music under the pussy willows struck up louder, and a sheaf of sparks flew up more merrily from the bonfire.
Под ветвями верб, усеянными нежными, пушистыми сережками, видными в луне, сидели в два ряда толстомордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли на деревянных дудочках бравурный марш.	Sub iva-branchas, kovren bay mule puhe kotkinkas, vidibile in luna-luma, dwa fila de grosmusla-ney bakak zai sidi e, al infli-deinfli kwasi guma-ney, zai baji energike marsha pa ligne dudas.	Under the pussy-willow branches, strewn with tender, fluffy catkins, visible in the moonlight, sat two rows of fat-faced frogs, puffing up as if they were made of rubber, playing a bravura march on wooden pipes.
Светящиеся гнилушки висели на ивовых прутиках перед музыкантами, освещая ноты, на лягушачьих мордах играл мятущийся свет от костра.	Menga lumi-she pes de putre baum zai pendi on iva-pruta bifoo musiker, lumisi-yen notas, trepi-she luma de fogera zai dansi on bakak-ney muslas.	Glowing marsh-lights hung on willow twigs in front of the musicians, lighting up the music; the restless light of the bonfire danced on the frogs' faces.
Марш игрался в честь Маргариты.	Marsha gei baji pa honor de Margarita.	The march was being played in honour of Margarita.
Прием ей оказан был самый торжественный.	Oni fai zuy solemne resiva a ela.	She was given a most solemn reception.
Прозрачные русалки остановили свой хоровод над рекою и замахали Маргарите водорослями, и над пустынным зеленоватым берегом простонали далеко слышные их приветствия.	Travidibile fishginas stopi ley halka-dansa sobre riva e en-mavi algas a Magarita, e ley dalem audibile salutas suoni-gemi sobre sahralik grinish sahil.	Transparent naiads stopped their round dance over the river and waved weeds at Margarita, and their far-audible greetings moaned across the deserted, greenish bank.
Нагие ведьмы, выскочив из за верб, выстроились в ряд и стали приседать и кланяться придворными поклонами.	Nude jaduginas salti aus ivas, formi fila e begin fai korta-ney reveransa e poklona.	Naked witches, jumping from behind the pussy willows, formed a line and began curtseying and making courtly bows.
Кто то козлоногий подлетел и припал к руке, раскинул на траве шелк, осведомляясь о том, хорошо ли купалась королева, предложил прилечь и отдохнуть.	Koywan bakragamba-ney flai a ela, fa-lansi a elay handa e kisi it, extendi silka on herba, inkweri-yen ob regina bani-te hao, inviti ela tu en-lagi e reposi idyen.	Someone goat-legged flew up and bent to her hand, spread silk on the grass, inquired whether the queen had had a good swim, and invited her to lie down and rest.
Маргарита так и сделала.	Margarita zwo to hi.	Margarita did just that.
Козлоногий поднес ей бокал с шампанским, она выпила его, и сердце ее сразу согрелось.	Bakragamba-ney ofri a ela un glasa de shampanya, ela pi it, e elay kordia tuy warmifi.	The goat-legged one offered her a glass of champagne, she drank it, and her heart became warm at once.
Осведомившись о том, где Наташа, она получила ответ, что Наташа уже выкупалась и полетела на своем борове вперед, в Москву, чтобы предупредить о том, что Маргарита скоро будет, и помочь приготовить для нее наряд.	Ela inkweri wo es Natasha e pai jawaba ke Natasha he yo bani e en-flai on elay swino a Moskva, dabe informi oni ke Margarita ve arivi sun e dabe helpi tayari klaida fo ela.	Having inquired about Natasha's whereabouts, she received the reply that Natasha had already taken her swim and had flown ahead to Moscow on her hog, to warn them that Margarita would soon arrive and to help prepare her attire.
Короткое пребывание Маргариты под вербами ознаменовалось одним эпизодом. В воздухе раздался свист, и черное тело, явно промахнувшись, обрушилось в воду.	Margarita-ney kurte resting sub ivas es marken bay un episoda. In aira en-ye wisla, e un swate korpa, evidentem mistrefi-yen, shum-nem lwo inu akwa.	Margarita's short stay under the pussy willows was marked by one episode: there was a whistling in the air, and a black body, obviously missing its mark, dropped into the water.
Через несколько мгновений перед Маргаритой предстал тот самый толстяк бакенбардист, что так неудачно представился на том берегу.	Afte kelke momenta bifoo Margarita stan da toy grosnik to wangaharnik kel he prisenti swa tanto fiasko-nem pa otre sahil.	A few moments later there stood before Margarita that same fat side-whiskerist who had so unsuccessfully introduced himself on the other bank.
Он успел, по видимому, смотаться на Енисей, ибо был во фрачном наряде, но мокр с головы до ног. Коньяк подвел его вторично: высаживаясь, он все таки угодил в воду.	Evidentem ta he pai geti a Yenisey e bak, sikom ta onhev frak. Yedoh ta es mokre fon kapa til pedas. Konyak he mah ta fai yoshi un gaf: al landi ta geti inu akwa.	He had apparently managed to get to the Yenisey and back, for he was in full evening dress, though wet from head to foot. The cognac had done him another bad turn: as he came down, he landed in the water after all.
Но улыбки своей он не утратил и в этом печальном случае, и был смеющеюся Маргаритой допущен к руке.	Bat ta bu lusi swa-ney smaila iven al sey triste eventa, e ridi-she Margarita lasi ta kisi handa.	But he did not lose his smile even on this lamentable occasion, and the laughing Margarita admitted him to her hand.
Затем все стали собираться.	Poy oli begin fa-tayari fo departa.	Then they all started getting ready.
Русалки доплясали свой танец в лунном свете и растаяли в нем.	Fishginas fini ley dansa in luna-luma e tau in it.	The naiads finished their dance in the moonlight and melted into it.
Козлоногий почтительно осведомился у Маргариты, на чем она прибыла на реку; узнав, что она явилась верхом на щетке, сказал:	Bakragamba-ney respekti-shem kwesti Margarita, komo ela arivi-te a riva. Al en-jan ke ela lai-te al raidi brum, ta shwo:	The goat-legged one deferentially inquired of Margarita how she had come to me river. On learning that she had come riding on a broom, he said:
– О, зачем же, это неудобно, – мигом соорудил из двух сучков какой то подозрительный телефон и потребовал у кого то сию же минуту прислать машину, что и исполнилось, действительно, в одну минуту.	- Oo, way ya, es ya nobyen, - in miga-taim zwo aus dwa pruta-ki den koy dubival telefon e demandi fon koywan tu sendi auto tuy, lo kel fulfil, realem, tuy.	'Oh, but why, it's so inconvenient!' He instantly slapped together some dubious-looking telephone from two twigs, and demanded of someone that a car be sent that very minute, which, that same minute, was actually done.
На остров обрушилась буланая открытая машина, только на шоферском месте сидел не обычного вида шофер, а черный длинноносый грач в клеенчатой фуражке и в перчатках с раструбами.	On isla ek-lwo un saure ofne auto, bat on shofer-plasa zai sidi bu pinchan shofer bat swate longbik-ney gracha in waxakapra-ney kepa e gantas do kiflik polsamansha.	An open, light sorrel car came down on the island, only in the driver's seat there sat no ordinary-looking driver, but a black, long-beaked rook in an oilcloth cap and gauntlets.
Островок опустел.	Isla-ki fa-vakue.	The little island was becoming deserted.
В лунном пылании растворились улетевшие ведьмы.	Jaduginas flai wek e tau in luna-flaming.	The witches flew off, melting into the moon-blaze.
Костер догорал, и угли затягивало седой золой.	Fogera zai finjal, e gual fa-kovri bay grey pepla.	The bonfire was dying down, and the coals were covering over with hoary ash.
Бакенбардист и козлоногий подсадили Маргариту, и она опустилась на широкое заднее сидение.	Wangaharnik e bakragamba-ney helpi Margarita zin auto, e ela sinki on chaure bake sidika.	The goat-legged one helped Margarita in, and she sank on to the wide back seat of the sorrel car.
Машина взвыла, прыгнула и поднялась почти к самой луне, остров пропал, пропала река, Маргарита понеслась в Москву.	Auto brai, salti uupar e fa-lifti hampi til luna. Isla-ki fa-yok, riva fa-yok, Margarita zai flai a Moskva.	The car roared, sprang up, and climbed almost to the moon; the island vanished, the river vanished, Margarita was racing to Moscow.